Это был мой первый самодеятельный выход на Кольский. До того служил там на корабле, и, когда проходили мимо прибрежных скал – всегда замирал в восторге. Цвет их, особенно весной и ранним летом, серо-розовый, с белыми проплешинами поздних снежников – это зазубренное лезвие, которое страшно рвет душу, и эти раны не заживают потом никогда.
Однажды в марте месяце, когда вода за бортом минус четыре, решили проводить корабельные учения по спуску баркаса на воду на ходу. Семь матросов было в нем и один офицер. Спускали баркас на шкертах, вручную. Первой же волной его на куски разбило о борт. Шестеро матросов и офицер уцепились за концы, за обломки, и их тут же вытянули на палубу. А моего друга, Леху Исаева, вымыло из баркаса. Пока корабль экстренно останавливался – голова его за кормой стала величиной с булавочную. Командирский катер не завелся, уже паника стала охватывать всех, но Леха, волжский родом,
сам доплыл до корабля. Доплыл в полном обмундировании, даже в шапке, только прогары скинул в воде. Я тогда сразу выучил, в чем отличие прогар от гадов – первые – на резинках, вторые же – на шнурках. Леху подняли, раздели, обтерли шилом. Дали шила внутрь. И несколько часов он сидел неподвижно, размышляя о жизни и смерти.
А потом, очухавшись, рассказал мне, что скалы особенно красивы, если смотреть на них с уровня воды…
Меня очень тянуло в те места. И, как обычно, не было попутчиков. Даже бывалые мурманчане крутили пальцем у виска, когда я им рассказывал о маршруте. Я хотел спуститься на байдарке по мощной реке Териберке, сделать перенос в речку Климковку, и по ней дойти до Баренцева моря. За пару лет до меня этот маршрут проделали двое москвичей. Правда, они шли на катамаране, поэтому смело пустились потом вдоль побережья Баренцухи до поселка Териберка. В пути их застал южный ветер, и понес от побережья. Подоспевшие рыбаки взяли катамаран на буксир, перед этим ехидно поинтересовавшись – не нуждаются ли парни в помощи. По словам москвичей, если бы не рыбаки – их легко могло бы отнести к северному полюсу, такой силы был ветер.
Я на байдарке сунуться в Баренцево бы не рискнул, оставалось или надеяться на удачно проходящее мимо судно, либо тащить байдарку по берегу до Териберки, а это килиметров пятьдесят по сопкам Мурмана.
Наконец нашелся такой же безумный как я. Георгию было на тот момент пятьдесят, коренной мурманчанин, помор по происхождению, он несколько раз ходил до того в тундру и представлял себе, что это такое. Мне же многое было неясно.
Посчитали, собрали снарягу, продукты, сели в машину и поехали. Это был первый выезд моей Л200 на север, после чего она получила почетное имя Митсубиши Мадер Факер Боевая Машина Морфлота. Был июнь месяц. Карелия цвела…
Совсем не то Мурманск. Лил дождь, иногда он сменялся легкой поземкой. Поставили машину в гараж Георгия. Его друг на своей машине довез нас до моста через Териберку ( это примерно пятьдесят километров на восток от Мурманска), еще раз покрутил пальцем у виска, и уехал. Договорились, что если нам не удастся дойти до моря, мы вернемся вверх по течению Климковки, и через Верхнетериберское водохранилище выйдем к дороге. Путь предстоял неблизкий…
Еще по дороге в Мурманск Георгий рассуждал о том, что если рыба есть – она будет брать на любые приманки, не обязательно иметь дорогие. Семги в Териберке нет, ей мешает плотина электростанции. Зато кумжа, сиг и прочая северная радость в наличии. Семгу мы планировали поймать в Климковке. По пути также было несколько гольцовых озер с рычащими названиями – Эрсманаявр, Солъявр, Кольбаръявр. Мурманские друзья Георгия, пожилые рыбаки, однако, быстро убедили его в неправоте.
- Ты идешь на гольцовые озера, - с придыханием говорили они, - тебе обязательно нужна финская мушка-трубочка. Через нее на цепочке пропустишь специальную блесенку. Только тогда будет у тебя голец.
Георгий быстро сдался. Новая снасть по тем деньгам стала ему в тысячу рублей, что было значительной частью бюджета поездки.
Как рассказать о тундре? Первое впечатление было – яблоневый сад. Карликовые березки высотой в рост человека, на расстоянии стояли друг от друга. Все было окутано каким-то мягким розовым светом. Над садом возвышались сопки с вершинами, ровными как футбольное поле. Они тоже были розовыми. Все это потому, что была хорошая погода. Она быстро кончилась…
И пейзажи стали вот такими.
Настроение поменялось. Но делать нечего – нужно идти.
Река Териберка – очень большая. В разливах иногда не видно берегов. Там гребешь спокойно, но – постоянный встречный ветер – северо-восток, или полуночник, как говорят поморы.. Пороги на реке не очень опасные, перепад максимум в метр. Но мы все равно опасались проходить их на байдарке, кругом безлюдье и мало ли что. Проводили в основном на бечеве.
Только один раз, устав от пешкодрала, отважно ринулись в очередной порог, и тут же сели на обливняк. Хорошо, удалось удачно слезть с него, но байдарку порвали, пришлось клеить. И спиннинг свой Георгий утратил в борьбе с рекой. Но самое главное – полное отсутствие людей, костровищ и сраных бумажек. Это так вдохновляло, что все остальное было непочем. И красота кругом.
Вообще, несмотря на то, что двигались вниз по течению, уставали так, что закончив дневной ход и вытащив байдарку на берег, тут же валились спать в спальниках. Сил поставить палатку не было. И очень важно было иметь с собой примус – костер там практически не развести.
Рыба не клевала вообще. С тех пор запомнил мурманскую мудрость – нет комара – нет рыбы. Было холодно. Постоянно моросил дождь. Палатка, спальники – все было влажным. Сушиться на примусе не удобно. «Зае-анский – край мурманский» - так любовно говорят мурманчане о своей родине.
Дня за три дошли до переноса на Климковку. Тут Териберка делает крутой, на 90 градусов, поворот – он был главной приметой переноса. На острове в этой излучине внезапно показалась изба. Заросший бородой мужик, увидев нас, стал приглашающе махать руками. Останавливаться не хотелось, но он гостеприимно щелкнул пальцем по горлу, и вопрос решился. Подошли, вылезли, познакомились. Выпили спирта, его и нашего. Закусили ухой. Он попросил сфотографировать с уловом. В нем преобладали сиги килограмма по два. Было несколько хороших щук. На вешалах сушились сети…
Быстро расспросив нас – куда собираемся, мужик явно заторопился. Мы тоже не стали задерживаться, собрались и отплыли. Пристали к берегу и довольно долго искали маленькие озерки, из которых вытекает Климковка. И, когда нашли их, очень удивились – впереди, по нашему ходу, на моторной резинке рассекал наш недавний знакомый. Он быстро ставил сети во все протоки по нашему пути.
«Зае-анский край мурманский» - эту фразу я стану повторять все чаще по мере путешествия…
И все-таки мы дошли до Климковки. Прошли несколько километров вниз по течению и стали лагерем. Важные и печальные сведения местный браконьер успел нам передать. Сказал, что каньон Климковки несколько лет назад завалило оползнем, поэтому по реке не пройти до моря. Несколько километров нужно идти пешком по болоту. Соответственно семга – только в устье реки. А кругом и так была красота… Снято в полночь.
Встали дневкой на Климковке. Неподалеку было озеро Эрсманиявр, куда решили сходить на следующий день на гольцовую рыбалку. А заодно поохотиться на куропачей – так почему-то в Мурманске называют полярных куропаток. Охотиться на них смешно. Еще за двести-триста метров до твоего подхода они начинают громко кудахтать – то есть ты уже примерно знаешь, где они сидят. Подходишь ближе – они с тем же кудахтаньем взлетают вверх, и потом садятся где-нибудь невдалеке. Казалось бы, ничего легче чем подстрелить их – нет. Но Георгий изгалялся и так, и эдак – влет с колена, в полный рост – и все время мазал. Он уже начал было волноваться – бравый охотник оставался без добычи. И тут самый глупый куропач после взлета сел на камень в метре от берега небольшого озерка. Нужно было видеть – Георгий превратился в пожилого и опытного индейца. Он долго и медленно полз, скрываясь за холмами и кочками. Глупый куропач следил за передвижениями странного животного. Наконец Георгий тщательно прицелился и выстрелил. Куропач упал в воду и затрепыхался в ней. Георгий подбежал и контрольным выстрелом добил птицу в упор.
- Думаешь, уплыла бы? – но Георгий все равно был очень горд.
Зоб куропатки оказался туго набит брусникой и вороникой. Когда варили бульон, то кинули зоб целиком, и суп получился с ягодным привкусом – отвалились от котелка, только когда доели.
Вообще вся тундра была устлана ягодным ковром. За исключением тех мест, где она была покрыта снежниками. Брусника и вороника росли не на кустах, как у нас, а плотно стелились по земле. Прошлогодние ягоды были все равно вкусны и хорошо утоляли жажду. Но тогда впервые и узнали о присутствии тундряных бесов – идешь по тундре, давишь сочные ягоды сапогами. Потом выходишь на снежник. Через какое-то время оглядываешься, и замечаешь за собой цепочку кровавых следов. Вроде все понятно, объяснимо, а жутко.
Снежники в тундре лежат очень долго. Я потом спросил у встреченного лопаря – до какого времени?
- Если в августе растают – значит, лето удалось, - ответил тот.
А еще в тундре почему-то очень распухают кисти рук. Настолько, что ты не можешь крепко сжать кулак. Но зато руки становятся могучими, эдакими морскими северными крабами с толстыми лапами пальцев.
Мало, наверное, есть на земле мест красивее, чем северные гольцовые озера. Ярко-ярко синие, изрезанные многочисленными мысами, они лежат посреди бледно-зеленых холмов. Они живые – редко когда здесь стихает ветер, в основном он северный и северо-восточный, с океана, - и озера постоянно разговаривают, шумят, плеск волн и посвист ветра заглушают все остальные звуки вокруг. Они действительно какие-то шаманские – попав на них, ты перестаешь ощущать время, тем более и солнце никогда не заходит.
Подойдя к берегу, мы внезапно обнаружили там рыбацкую избушку. Мурманский стиль – остов из жердей, покрытый толью. Избушка казалась обитаемой – вокруг валялись пустые бутылки, свежеоткрытые банки консервов стояли на столе. К стене были прислонены спиннинги. Ни лодки, ни иного транспорта поблизости видно не было. Заглянули внутрь. Там тяжелым рыбацким сном, тесно прижавшись друг к другу, спали трое мужиков. Было видно, как они крепко обнялись толстыми крабами тяжелых натруженных рук.
Говорят, что арктический голец – одна из самых красивых рыб. Говорят, что когда тащишь его – будто красная косынка взрезает внезапно ярко-синию воду озера. Говорят, что поймать его трудно – лучше всего он клюет, когда проходит вылет комара. Но у Георгия была волшебная мушка- блесна за тысячу рублей. Спиннинг свой он к тому времени уже утратил в порогах Териберки. Я свой тоже сломал, когда в в один из вечеров кулем вывалился из байдарки с одной лишь мыслью - спать. Потом долго чинил его, убрав одно колено, крепя другое деревянными чопиками, подрезая их так и эдак со всех сторон.
Мы долго шли сюда, мы все-таки дошли. Пора было начинать рыбачить. Было холодно. Ветер вышибал слезы из глаз. Я безрезультатно полоскал в воде разные блесны. Георгий ходил следом за мной. Наконец он не выдержал. Тяжело вздохнув, протянул мне свою волшебную мушку-блесну.
- На, попробуй. Вдруг повезет.
Я благоговейно взял дорогую снасть. Аккуратно прицепил на карабин. Замахнулся…
То ли леска была подрезана ножом, когда я строгал чопики. То ли еще что. Но только волшебная блесна в первом же забросе оторвалась и долго-долго летела над водой, пока не упала с печальным, прощальным звуком.
Георгий молчал несколько минут.
Потом ничего не сказал.
Пора было возвращаться в лагерь.
Утром решили, что к морю не пойдем. Слишком тяжелый путь с непонятным исходом. У Георгия стало прихватывать сердце – один инфаркт он уже перенес. Кончался клей для байдарки – мы сильно подрали ее на порогах. Завал каньона преградил ход семге. Да и силы были уже на исходе.
Собрались и вышли вверх против течения, благо оно было не сильным и позволяло грести. А вокруг наступала весна. Со всех сторон звенели ручьи, рокотали маленькие водопады. Эта поза сразу получила название «георгиевской».
Но я со страхом думал о Верхнетериберском водохранилище. Двадцать километров тянется оно на северо-восток. Берегов не видно. Волну должно было разогнать не малую. Тем более и весна на следующий день кончилась. Не буду живописать, как мы преодалевали этот водоемом. Было реально страшно. Успокаивало одно – все-таки не Баренцуха.
Вымокнув, устав, мы как чуду обрадовались избушке у подножия горы Эривейв. Два топчана, земляной пол, буржуйка – она было лучше любой пятизвездочной гостиницы. Особенно после недели в мокрой палатке.
Отдохнули и поутру достигли конца водохранилища, где плотина закрывает реку, уводит ее под землю.
Это был конец пути
Часа не прошло – приехал друг Георгия. Собрали вещи, погрузили в машину. Выпили водки, которая после спирта пьянила словно молодое божоле до фруктового десерта. И потом, когда уже ехали в тепле, обняв друг друга могучими крабами рук, и пели «Ух ты, мы вышли из тундры…», в промежутках между песнями я думал – зачем? Зачем этот проклятый север? Зачем безрезультатные походы в незнаемое, без всякой выгоды и прибыли? Ответы находились тут же. Чтобы проверить себя. Чтобы навсегда запомнить, что за тобой по жизни тянутся следы. Чтобы научиться выбирать дорогу между серым и розовым. Чтобы понять, что ничего нельзя взять с собой из прошлого, кроме воспоминаний...
